Двенадцать стульев - Страница 159

К оглавлению

159

375

…с прибылью продать в «Голос комода»… Эх, Трубецкой… – «Комодом» москвичи называли принадлежавший князьям Трубецким особняк XVIII века на улице Покровка.

376

…Валуа… – династия французских королей в XIV–XVI веках.

377

…гражданин Никифор Сумароков-Эльстон… один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура – Эльстоном, а третья – Юсуповым… – В данном случае подразумевается титулатура Ф. Ф. Юсупова (1887–1967) – одного из организаторов убийства Г. Е. Распутина. Отец Юсупова, граф Ф. Ф. Сумароков-Эльстон, женившись на княжне 3. Н. Юсуповой, последней представительнице этого рода, добился права на титул князя Юсупова, разумеется, при сохранении собственного. Соответственно, и сын был князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. В 1927 году он издал в Париже книгу «Конец Распутина: Воспоминания», широко обсуждавшуюся на родине автора.

378

…у Новой Голландии… – То есть у острова, образованного Мойкой и разветвлениями Адмиралтейского канала.

379

…бархат и лохмотья… – Аллюзия на пьесу А. В. Луначарского «Бархат и лохмотья», которая шла тогда в Малом театре.

380

…«И вся-то наша жизнь есть борьба»… – Строка уже упоминавшегося в главе XV «Марша Буденного».

Глава XXXII
Могучая кучка или золотоискатели

381

Глава эта, опубликованная с некоторыми сокращениями в журнальном варианте и первом книжном издании, была исключена из всех последующих.


…квипрокво… – (лат. qui pro quo – букв. один вместо другого) – путаница, недоразумение, комическая ситуация.

382

…Московский художественный Академический… Качалов… Москвин, под руководством Станиславского сбор сделают… не меньше ста раз… Шли же «Дни Турбиных»… – Пьесу эту ставил И. Я. Судаков (1890–1969) под руководством К. С. Станиславского, причем тогдашние «звезды» – В. И. Качалов (1875–1948) и И. М. Москвин (1874–1946) в постановке заняты не были, о чем знали все театралы. Вероятно, разместив в одном ряду имена «звезд» и название популярной пьесы, авторы намекают на мхатовский конфликт: ветераны труппы, так называемые «старики», к которым относились, в частности, Качалов, Москвин и Станиславский, всячески противились проникновению в репертуар советских пьес, а «молодежь», группировавшаяся вокруг В. И. Немировича-Данченко, настаивала на обновлении репертуара «в духе эпохи». Постановка булгаковской пьесы, «освященная» именем Станиславского, планировалась в качестве очередного компромисса, предотвращавшего раскол труппы, стала же она триумфом «молодежи», на чьей стороне, кстати, были симпатии авторов романа. Примечательно, что 9—13 мая 1927 года в Москве проходило 1 Всесоюзное партийное совещание по вопросам театральной политики, где были приняты резолюции о необходимости «бережного отношения к старейшим академическим театрам» и «борьбы за создание советской драматургии»; соответственно, авторы романа указывают на конкретные причины активизации конъюнктурных устремлений ляписовского соседа-драматурга.

383

…комсомольце, который выиграл сто тысяч… – Вероятно, аллюзия на стихотворение Маяковского «Мечта поэта», опубликованное осенью 1926 года: Маяковский рекламировал облигации очередного государственного займа, повествуя о необычайно широких возможностях, что обрел счастливец, выигравший именно сто тысяч рублей. В этом контексте ироническую характеристику Хунтова как человека, «звучащего в унисон с эпохой», а также непривычную для русского уха фамилию ляписовского соседа можно рассматривать как своего рода подсказку читателю: термин «хунта» устойчиво ассоциировался с Латинской Америкой, где Маяковский побывал в 1925 году, и эту свою поездку он неоднократно описывал. Стоит подчеркнуть еще раз, что сама тема ангажированности Маяковского, его творческого кризиса была весьма популярна в 1927 году, кстати, тогда в Москве была издана монография Г. А. Шенгели «Маяковский во весь рост», которая весьма едко высмеивала бывшего футуриста. По мнению Шенгели, пришла пора «повнимательнее рассмотреть, что представляет собой Маяковский как поэт. Во-первых, сейчас уже можно подвести итог его поэтической работе, так как она практически закончена. Талантливый в 14-м году, еще интересный в 16-м, – теперь, в 27-м, он уже не подает никаких надежд, уже безнадежно повторяет самого себя, уже бессилен дать что-либо новое и способен лишь реагировать на внешние раздражения, вроде выпуска выигрышного займа, эпидемии растрат, моссельпромовских заказов на рекламные стишки».

384

…Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул… Жена… распродала… фашисты узнали… борьба… – Сюжет этот явно пародиен. В качестве конкретных объектов пародирования можно указать роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», опубликованный в 1925–1927 годах, фильм Л. В. Кулешова по сценарию В. И. Пудовкина «Луч смерти», вышедший в 1925-м, и, конечно же, роман А. Белого «Москва», своего рода бестселлер сезона, выдержавший к осени 1927 года два издания. О том, что главным объектом иронического переосмысления стала книга Белого, свидетельствует прежде всего жанровая специфика. В романе Толстого и фильме Кулешова повествуется о грядущих войнах и революциях, то есть фантастических событиях планетарного масштаба, а вот у Белого, как и у Ляписа, сюжет вполне соответствует канонам «шпионского» детектива: рассеянный профессор, совершивший важное с военной точки зрения открытие (конечно же, смертоносный луч), прячет техническую документацию между страницами книг, профессорские книги распродает беспечный сын, покупает их, разумеется, эмиссар иностранной разведки, в борьбу вступают прочие «силы зла», охотящиеся за открытием русского ученого, и т. д.

159